Сара бьязини биография личная жизнь

За три года я снялась в десяти фильмах. Я хотела оглушить себя работой. Но уже год у меня снова есть личная жизнь. Я хочу сделать перерыв, по крайней мере, на год. Каждый день разговариваю по телефону с Давидом, когда я далеко.

20 января 1977
Снимаем в Розенау в северной Австрии. Я собираю свою последнюю энергию, черт возьми. Стараюсь не допустить собственной деформации. 
Чертовы продюсеры. Часами я стояла, как немецкий солдат, и, наконец, приходил кто-то и говорил: «Нет, сейчас мы не снимаем».
Эта проклятая дерьмовая пресса, она меня убивает.
Лени (героиня Р. Ш. в «Групповом портрете с дамой») бьется до последнего. Я такой же бесстрашный боец в том, что касается работы. 
В конце моего нового фильма я становлюсь 65-летней женщиной. Я бы тоже так хотела выглядеть, если мне когда-нибудь будет 65. Но так не получится, потому что по маской лицо 38-летней. Все только игра — но это единственное, что мeня волнует.

15 апреля 1979
Смерть Гарри. Мне надо было больше заботиться о нем.
(Гарри Майен покончил с собой).

Конец апреля 1979
Мне сорок лет. Если мне нужно играть семнадцатилетнюю, как в «Лулу», я выгляжу смешной. Я вернула сценарий.
В «Простой истории» я понимаю эту женщину, она несет в себе много моих чувств.

10 апреля 1980
Я хочу учиться, развиваться, узнать, что есть во мне. Не хочу больше выносить наглость немецкой прессы. Мой сын Давид умеет читать и жадно глотает все, что пишут обо мне. Почему я должна его травмировать? Все, что происходит между мной и мужчиной, никого не касается. Это моя обязанность — защищать моих детей.

Телефонные разговоры с Магдой Шнайдер

26 января 1981
Даниеля нет. Он оставил меня! Улетел в Америку. Я не собираюсь отправлять туда Давида!

Январь 1981
Давида уже нет. Сидит в самолете на Нью-Йорк. Летит к Даниелю.

Февраль 1981
Ах, мама, думаю, мы сделали большую ошибку. Нельзя было отпускать туда Давида. Мальчик стал таким странным после возвращения…

Февраль 1981
Хватит, я развожусь. Это больше не брак.

Из интервью журналу «Штерн» 23 апреля 1981

Роми Шнайдер: Что я даю людям, кроме вечной Сисси. Сисси? Я уже давно не Сисси, и никогда не была. Я несчастная женщина сорока двух лет, и меня зовут Роми Шнайдер.
Все три фильма «Сисси» шли во Франции. Мой сын Давид сказал: «Мама, ты только не обижайся на меня, но я лучше посмотрю вестерн по другой программе». Только моя маленькая дочка все это посмотрела.
Штерн: С другой стороны, вы вызываете гнев общественности, потому что при каждом событии в вашей жизни, будь то выкидыш, свадьба, развод, фильм, поколение «Сисси» рыдает и взывает к своей чистой императрице. Для одних вы в таких случаях шлюха, для других мадонна, которая вынуждена играть по грязным правилам этого мира.
РШ: Я хочу покоя. Ненавижу суету и паблисити, весь этот шоу-бизнес. Я была в свое время рада получить эту роль. Тогда это считалось везением. Не хочу никому причинять боль, я благодарна своей матери и не упрекаю ее.
Ш: Может, это ваша проблема с Сисси? Никому не причинять боль?
РШ: Это так, это так, но, возможно, я просто не могу иначе, таков мой менталитет. В Париже я хотела поменять свое имя на Розу Альбах. Но никогда не решилась, чтобы не ранить мою мать.
Все, чему я научилась, я выучила в кино, в большей или меньшей степени. 
Ш: То есть, ваша жизнь проходила в кино и как кино…
РШ: …именно. Сейчас это моя проблема, поэтому у меня так плохи дела. Но у меня есть мои оба ребенка, которых я люблю и которым я нужна.
Ш: Сколько денег вы заработали на съемках «Сисси»?
РШ: Я уже на самом деле не помню. Я никогда не могла обращаться с деньгами, знаю только что, главное, другие нажились на этом, но никаких денег уже нет. И я не одна их тратила.
Ш: Значит, ваш отчим Блацгейм промотал деньги?
РШ: Денег нет, баста. За четвертый фильм о Сисси мне предлагали миллион марок, но я наконец-то впервые сказала «нет». Я была этим сыта по горло. Это было в Берхтесгадене. После скандала я ушла в свою детскую и заперлась. Все уже было так давно. 
Ш: И вам было 20, когда вы вырвались в Париж к Алену Делону, не хотели быть Сисси. Тогда началась ваша настоящая жизнь?
РШ: Да, тогда началась настоящая жизнь. Я была влюблена, и в Париже, и, наконец, без надзора, но… Что за жизнь, что за жизнь из этого вышла.
Ш: Вы это говорите сейчас, потому что у вас черная полоса, вы чувствуете, что земля уходит из-под ног. Но это нормально после стольких фильмов и в процессе развода. Мир, тем не менее, не рухнул.
РШ: Весь мир — определенно, нет.
Ш: И ваш мир тоже. 
РШ: А что такое мой мир?
Ш: Это мы и хотим узнать. Вам было двадцать, вы зарабатывали миллионы, они хранились у тех, кто должен был добросердечно и бескорыстно заботиться о вас, и получали в Париже от Блацгейма ежемесячно чек на 3000 марок.
РШ: Мне сказали: вот твое содержание, и было лучше принять это как должное. Когда я выходила за рамки своего счета, впадала в немилость.
Ш: Почему вы позволяли так с собой поступать?
РШ: Ален однажды сказал Блацгейму, что тот властный козел. Это было в Лугано. Я это тоже раньше говорила, но не так жестко. Ведь я была хорошо воспитана и думала о моей матери. Но сейчас это не помогло, денег нет, Алена нет, Блацгейм умер. Мама скажет сейчас: «Неужели все было действительно так плохо, детка?». И я могла бы понять ее вопрос. Я ценю мою мать, моего брата, моих детей, и на том все и держится.
Ш: Значит, ваш экономически одаренный дэдди поставил вас на колени, ваш приемный отец…
РШ: …ничего общего с отцом. Скажем так, второй муж моей матери.
Мой настоящий отец никогда не был настоящим отцом. К сожалению. Я думаю сейчас, он слишком рано умер. Возможно, позже он был бы мне отцом.
Ш: Могли бы вы сейчас сказать, как при разводе с Гарри Майеном: вот тебе половина моих денег, но впредь оставь меня в покое? Вы платите теперешнему мужу?
РШ: Нет, эти времена прошли. Больше я ничего не хочу говорить, потому что развод еще длится.
Ш: О чем вы задумались?
РШ: Извините, я выражусь просто, но все могло быть гораздо лучше в моей жизни… Когда я знакмлюсь с молодыми девушками, как Ева Маттес…
Ш: …Театральная актриса…
РШ: Да. Она молода, очень талантлива, но далеко не так фотогенична, как была я. И я думаю: ты тоже могла бы быть такой. Ты должна была получить шанс так начать, жить обычной жизнью. Немного сниматься, потом театр. Эти молодые девушки намного увереннее, чем была я и чем я сейчас.
Ш: Но вы всегда верили в счастье?
РШ: В гармонию. Но счастливее всего я была, когда оставалась одна. Это звучит шизофренично?
Ш: Да.
РШ: Пожалуй, я могу это объяснить. Девушкой я сидела в комнате моего отца, которого не было в доме, который покинул мою мать. Но в этой комнате я никогда не чувствовала себя одиноко. Я всегда искала что-то такое и до сих пор ищу. И даже находила на пару лет. Это было с Висконти. Он был моей силой. Я была влюблена в него, но тогда не понимала, что и он был влюблен в меня, на свой манер.
Ш: Висконти мог бы заменить вам отца?
РШ: Что за вопрос. Я искала кого-то, с кем я могла бы жить и меньше работать — но у меня ни разу не вышло. 
Ш: Теперь вы обвиняете фильмы в вашем отчуждении от мира.
РШ: Нет. Я сама решаю за себя, я могла бы сказать: «Все, хватит, больше никаких фильмов, я возвращаюсь в интернат».
Ш: Ваш отец навещал вас там?
РШ: Нет, никогда. Он прислал мне на карнавал костюм черта, когда я училась в монастырской школе. Я казалась себе невероятной красивой и секси. Там все были по-настоящему шокированы костюмом. Письмо, которое он прислал мне тогда же, ах, какое там письмо, просто записка, хранится у меня до сих пор. Я храню все письма моего отца и моей матери тоже.
Ш: У вас остались письма Делона?
РШ: Нет, он писал только записки. Самую длинную написал, когда мы расстались. Он мне упорно изменял. Я была на съемках в Америке. Вернулась, квартира в Париже пустая, никого больше нет. Там стоял букет роз, рядом лежала записка: «Уехал с Натали в Мексику, всего хорошего, Ален». Он трус, но очень красивый. Он такой типичный мачо (смеется). У него было только честолюбие, он хотел сделать карьеру и однажды набить квартиру картинами Ренуара.
Я думаю, моя мать никогда не любила ни одного мужчину так, как моего отца. Когда отец ушел, она хранила его костюмы в чемодане на чердаке, но он не вернулся. Она себе все глаза выплакала. Ребенком я спрашивала ее, почему она плачет. Она ничего не говорила. Я просто поняла, что она одинока, никого не было рядом с ней.
Ш: Вы ждали какого-то мужчину так же долго?
РШ: Нет, но пяти лет постоянного страха и «несовместной» жизни с Делоном мне тоже хватило.
Ш: Сейчас, когда вам плохо, вы можете позвонить Алену?
РШ: Наверное, я могла бы ему позвонить, если бы он был один. Мы не ненавидим друг друга, это все давно прошло.
Ш: Почему вы вернулись в профессию после перерыва?
РШ: А что мне было делать, я не научилась ничему другому. 
Ш: Но вы хорошая актриса и делали хорошие фильмы.
РШ: Я больше не хочу себя видеть. Роль Лени в «Групповом портрете с дамой» была очень важна для меня. Прежде всего потому, что я познакомилась с Бёллем. У него совсем простая квартира, без декора, там все продумано. Мне там было хорошо. И он так просто обращался со мной. Сказал: «Роми, туалет там, справа». Думаю, я ему тоже понравилась. Мне нравятся все роли, где я не должна быть милой. 
Ш: Если вы больше не хотите себя видеть, снимайтесь меньше.
РШ: Но я должна сниматься, мне нужны деньги. В этом году еще поработаю, потом хочу сделать перерыв. Я даже должна сделать перерыв, чтобы прийти в себя. 
Ш: Разве никто из мужчин, с которыми вы жили, не мог сказать вам: завязывай с фильмами, мы найдем для нас дом, настоящий дом без картин Ренуара, абсолютно нормальный?
РШ: Я бы охотно это услышала. Но никогда ни один не сказал мне этого. В настоящий момент я в слишком разрушенном состоянии, чтобы защищаться…
Ш: Вы сами делаете вещи, которые вас разрушают.
РШ: Вы не понимаете, это не ваша профессия. К тому же, я сейчас с трудом могу самоопределиться.
Ш: Это кризис среднего возраста, у всех так бывает. 
РШ: Боже, какие грубияны эти мужчины. 
Ш: Вы либо слишком закрыты и обращены вовнутрь, либо открываетесь сразу всему миру. Как вам живется в таких экстремальных условиях?
РШ: Плохо. Это значит жить дальше или — сниматься дальше.

Письмо матери Даниеля Бьязини, конец мая 1981
До сегодняшнего дня я не хотела разрушать картинку, которая сложилась у Давида о Даниеле. Сейчас вы можете играть в одной лиге, но я легко могу это изменить… Я делаю это не ради Давида. И если вы на самом деле любите этого ребенка, пощадите его и не сообщайте ничего, что сделает его глубоко несчастным.

3 июля 1981
У моего четырнадцатилетнего сына Давида со мной самые теплые и тесные взаимоотношения. Для меня он прекрасный товарищ. Он восхищен моей профессией и не стесняется давать мне советы или поправлять мое произношение, когда я в пылу боя спотыкаюсь на каком-то звуке. Вполне возможно, что он тоже станет актером или режиссером.
В августе я снимаюсь с Мишелем Пикколи в давно запланированном фильме «Прохожая из Сан-Суси». Думаю, я преодолела все трудности и полностью восстановилась. 

5 июля 1981
Мама, мой ребенок… Мой ребенок мертв…

Телефонный разговор с матерью Магдой Шнайдер
18 февраля 1982
Тебе хорошо. Ты уютно сидишь возле камина. У тебя еще есть твой сын. А я? Я полностью убитая женщина. И это в 43 года.

9 марта 1982
Отцу Сары Даниелю Бьязини
Вчера моя дочка сказала мне: не плюй на людей, которые любят тебя. Сама она этого не могла придумать… Эта фраза исходит от тебя… Я никогда не говорила при своей дочери плохо о тебе, никогда… Прошу тебя ради Сары… Моя бедная любимая девочка, тебя так же используют, как использовали Давида…

Моя злость направлена на несчастье, и никогда в жизни это не изменится. Когда публика интересуется подробностями, полная сочувствия, это не смягчает боль.
Давид читал сценарий. Он говорил, что ему нравится. Но он не мог всего понять, хотя был очень зрелым для своих лет. Он просто хотел, чтобы я снялась в этом фильме.
Сейчас я отказываюсь от того, чтобы кто-то давал мне чувство надежности, видел меня в минуты моего страха, лихорадки от софитов, истерик. Я стала больше уважать других.
Давид был в студии, часто. После драмы со мной осталась Сара, ей 4,5 лет. Она слишком мала, чтобы брать ее с собой в студию.
Сейчас я живу в отеле, потому что не хочу жить в той обстановке, которая напоминает мне о счастливых часах, проведенных с сыном. Я ищу новый дом, чтобы начать жизнь заново и пережить мое горе. 
Горе, которого мне не забыть никогда.
Я не боюсь старости.

Телефонный разговор с братом Вольфдитером Альбахом
Май 1982
Я не выдержу, я не выдержу…